Материалы по истории астрономии

На правах рекламы:

vneshmarket.ru

Медонская обсерватория

Своим вторым учителем я считаю знаменитого французского астронома Жансена. Как я стал его учеником?

Я уже писал, что в 1898 году, вскоре после женитьбы, у меня появилась возможность поехать во Францию.

Чудесным апрельским днем я приехал в Париж. Он встретил меня благоуханием цветущих каштанов. Улицы были напоены этим тонким и нежным ароматом.

Ошеломленный, бродил я по городу. Поэтически-певуче звучали для меня названия красивейших площадей: «La place de la Concorde», «La place de l'Etoile»...

Медленно, лениво несла свои тяжелые воды Сена. Набережные около площади Согласия были заняты парижскими букинистами. Взглядом не окинешь вереницу миниатюрных книжных лавочек, прикрытых от солнца полотняными навесами...

В городе все говорило об истории: здание парижской ратуши, революционное Сен-Антуанское предместье, вечно молодой старинный Латинский квартал — район художников и студентов, кладбище Пер-Лашез, где были расстреляны коммунары, и проведенная по булыжнику мостовой длинная белая черта, которая по сей день показывает прохожим огромные размеры страшной Бастилии, сметенной разгневанным народом во времена Великой французской революции.

Столице Франции более тысячи лет, и, несмотря на перестройку, она сохранила наслоения самых различных эпох.

Идешь по широкой улице и вдруг попадаешь в узенький переулочек, который будто бы говорит: «А я остался от средневековья».

А вот квартал строгих классических зданий. Вдруг его сменяет улица, на которой возвышаются пышные дворцы барокко со множеством колонн и кариатид, согнувшихся под тяжестью балконов.

Он покорил меня сразу, этот незабываемый город, как покоряет, вероятно, каждого, кто вступал на камни его мостовых и провел в нем хотя бы один день.

Перед отъездом во Францию я просил Белопольского дать мне рекомендательные письма к французским астрономам и физикам, с которыми он был знаком. Со свойственной ему готовностью помогать начинающим ученым Аристарх Аполлонович прислал такие письма и присовокупил к ним свое напутствие:

«Ищите за границей больше тем, чем знаний. Вы кончили курс, знаете, где знания сидят, и уже сумеете их разыскать по книгам, но темы для работы нелегко найти. Для этого нужно либо счастье, либо развитие, полученное, между прочим, и из путешествий. Поэтому приглядывайтесь, чем люди занимаются и как они занимаются».

Особенно ценным для меня было письмо к пулковскому астроному Алексею Павловичу Ганскому, который был известен своими фотографическими изучениями Солнца. Наблюдения и снимки позволили Ганскому установить закон периодичности изменения форм солнечной короны. Благодаря этому закону астрономы могут предсказать форму короны на много лет вперед,

В начале 1897 года Алексей Павлович отправился в Париж. Ом стал слушать лекции в Сорбонне, занимался на Парижской обсерватории. Под руководством французского астронома Лоеви фотографировал Луну.

Но Луна, как говорится, не была стихией Ганского. Его влекло Солнце. И он стал посещать Медонскую обсерваторию, прославившуюся на весь мир классическими способами фотографирования Солнца.

Когда я приехал в Париж, Ганский уже около года работал в Медоне. Директором там был один из отцов астрофизики, знаменитый Жюль Жансен.

Это был всемирно известный ученый. Он получил лучшие, но превзойденные до настоящего времени фотографии деталей солнечной поверхности и нашел способ наблюдений (конечно, при ясной погоде) солнечных выступов — протуберанцев.

Снимки делались на жидком коллоидном слое, который Жансен сам изготовлял. Свежую, только что приготовленную пластинку надо было как можно скорее уложить в кассету, сделать снимок и тут же его проявить. Благодаря мелкой зернистости снимки получались очень отчетливыми.

Интересны работы Жансена о линиях кислорода в солнечном спектре. Он доказал, что они происходят от кислорода в земной атмосфере. Для этих исследований он построил обсерваторию на вершине высочайшей горы в Европе — Монблана. Сюда его поднимали носильщики в специальном кресле. Дело в том, что Жансен был хром. Одна нога у него была заметно короче другой, и он ходил с палочкой.

Ученый имел внушительную внешность. Большую «львиную» голову обрамляли седые длинные волосы. Усы и борода были тоже совершенно белыми. Держал себя Жансен очень важно. В его официальном кабинете стояло единственное кресло для него самого. Обычные посетители — сотрудники обсерватории — разговаривали с ним стоя. Только для именитых посетителей, особенно для иностранцев, приносили стулья.

Жансен не переносил никаких возражений. Помню его категорическую фразу: «Если академик сказал: это так, то это так». А он был академиком Парижской академии наук.

К русским Жансен относился очень хорошо — возможно, еще и потому, что тогда было время франко-русского союза.

Ганский познакомил меня с Жансеном, с известным французским астрофизиком Деландром и другими сотрудниками Медонской обсерватории.

Я попросил у Жансена разрешения поработать на медонских астрономических инструментах. Жансен охотно пошел навстречу моей просьбе. Он сказал:

У нас теперь свободен телескоп с зеркалом в один метр диаметром. Займитесь фотографированием туманностей.

Я был и обрадован и несколько смущен, так как никогда еще не наблюдал с помощью больших астрономических инструментов.

Затем он вызвал служителя и обратился к нему:

— Вы будете помогать Тихову открывать и закрывать башню телескопа, а также поможете ему и в других работах, требующих большого физического усилия.

Вот и все. Меня просто ошеломило такое доверие к начинающему астроному.

Моя долгая жизнь в науке дает мне право утверждать, что именно так надо обращаться с молодыми учеными. Тогда, чувствуя к себе доверие старшего, они будут стараться оправдать это доверие, и дело пойдет на лад к радости и учителя и ученика.

С французским языком я освоился очень быстро. Когда приехал в Париж, то с трудом составлял простые фразы. А недели через три уже совершенно свободно мог вести длинные разговоры, и это меня несказанно радовало.

Прошел месяц моего пребывания в Париже. За это время я познакомился с популяризатором астрономии, энтузиастом Камиллом Фламмарионом, чьи увлекательные книги открыли мне историю неба и так захватили меня в юности.

Из астрономов Парижской обсерватории особенно сильное впечатление произвели на меня пионеры фотографирования звезд — братья Поль и Проспер Анри.

Вспоминаю курьезный случай, который произошел в день первого знакомства с ними.

Как-то в звездную сентябрьскую ночь Ганский привел меня в их павильон в обсерваторском саду и представил. Астрономические знаменитости в один голос сказали мне с чисто французской галантностью:

— Очень рады познакомиться с вами. Много о вас слышали.

Я был в восторге.

«Неужели, — подумал я, — две небольшие статьи в итальянском спектроскопическом журнале получили такую известность?!»

Братья Анри любезно показали свои астрографы — камеры для фотографирования звезд, — несколько звездных негативов и некоторые предметы для наблюдения в павильонах и лабораториях. Прием братьев Анри меня очаровал. Поблагодарив хозяев и попрощавшись с ними, мы ушли.

Когда были уже на улице, Алексей Павлович сказал:

— А знаете, что они спросили, когда вы отошли несколько в сторону?

— Нет, не знаю. А что?

— Они спросили меня: «Как его фамилия?»

В конце мая 1898 года Жансен собирался в селение Шамони, у подножия Монблана. На вершине его—на высоте 4810 метров над уровнем океана — была построена прямо на снегу деревянная обсерватория.

История этой обсерватории очень интересна. Жансен попросил Эйфеля, знаменитого строителя Эйфелевой башни, возвести на вершине Монблана обсерваторию. Эйфель в поисках основания под строение пробил туннель на глубине 15 метров под самой вершиной. Но наткнуться на скалу, как он предполагал, не удалось, и строить обсерваторию Эйфель отказался, заявив, что она будет неустойчива.

Но Жансен был человеком упрямым и обсерваторию все-таки построил — небольшое деревянное здание, напоминавшее железнодорожный вагон. К крыше оно было скошено и в сечении походило на трапецию. На крыше неподвижно закрепили астрономическую трубу, направленную к Северному полюсу. Перед ней установили плоское зеркало. С его помощью можно было направлять в трубу свет любого небесного тела.

Но Эйфель оказался прав. Здание все-таки сползло вниз. Когда я отправился на обсерваторию, то, по совету Жансена, должен был с помощью отвеса проверить наклон стен. В письме-инструкции по работам на Монблане, которое у меня хранится по сей день, даже есть небольшой чертежик, сделанный собственноручно Жансеном; на нем показано, как проверить наклон.

Но, прежде чем говорить о наблюдениях, которые мне довелось вести с обсерватории Монблана, я остановлюсь на одном интересном эпизоде.

В ноябре 1899 года Жансен сделал мне заманчивое предложение. Ожидался поток падающих звезд Леонид. Их удалось до тех пор наблюдать лишь три раза, с промежутками в 33 года. Для наблюдения этого редкого явления Жансен посоветовал мне лететь на воздушном шаре, так как чем выше находишься над землей, тем яснее видны звезды.

Шар, на котором я должен был лететь, гондолу и все принадлежности делали в Париже.

В ночь на 15 ноября 1899 года — 60 лет назад — шар «Аэроклуб» с двумя пилотами, членами парижского аэроклуба графом де ля Во и де Сэн Виктором, химиком Леспио и мною поднялся в воздух. Ночь была очень пасмурной. Но через несколько минут мы были выше тумана, который покрывал землю слоем толщиной в 200 метров. Небо было совершенно чистым. Я стал просматривать его со стороны созвездия Льва.

И вот упала одна звезда, затем другая, третья... Я не мог оторваться от этого зрелища. Поток Леонид все увеличивался. До 6 часов утра мне удалось увидеть 91 падающую звезду. К сожалению, значительная часть, небосклона была скрыта от меня шаром. Можно предполагать, что без этой помехи я увидел бы не менее двухсот падающих звезд.

Так мне посчастливилось наблюдать редчайшее явление природы.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

«Кабинетъ» — История астрономии. Все права на тексты книг принадлежат их авторам!
При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку